Когда в 10м году я уехала из Москвы в родной город, я некоторое время пыталась работать в местной редакции. Там я встретила Лидию Петровну М., редактора, ей на тот момент было 70 лет (как моей маме), и поначалу она приняла меня в штыки, поскольку боялась, что я выживу ее с редакторского кресла. Ей приходилось работать, чтобы поднять внука-студента. Потом мы с ней поладили и даже немного подружились (у меня давний пиетет к старухам, а уж такую интеллигентную и умную, как она, трудно не зауважать). Однажды мы с ней были на чествовании журналистов в администрации нашего округа, в честь Дня печати. Она, как один из старейших журналистов города, получила какую-то награду. На обратном пути мы решили прогуляться и пошли пешком через Гуменский мост, под легким снежком и за приятной беседой. И я рассказала ей историю из моей жизни - про журналистику, журналистскую этику и про то, что жизнь иногда бывает занимательнее кино. История моя ее впечатлила, она сказала, что это надо писать как рассказ. Пишу!
много букав, очень много
Все началось еще в начале 90х, когда мой брат Петька вернулся из армии. После первой отсидки в армии ему не светило ничего, кроме стройбата, и вернулся он оттуда с башкой, поломанной хуже, чем после зоны. И привез с собой двоих друзей - Лешку из Нижнего Тагила и Юрку из Нальчика, не сидевших и чуть помладше его. Им как раз по 20 лет было. Почему дембелям не спешилось домой, никто так и не знает, но недели две вся эта троица гужевалась у нас дома и это было что-то с чем-то. Ежедневные пьянки, толпы дружбанов соответствующего толка, проходной двор вместо квартиры. А дома я - девочка 11 лет и моя сестра (21 год). Мама в то время все чаще отсутствовала - наслаждалась последней любовью с отчимом на даче, а в городе бывала наездами. Повлиять на сына она не могла и не умела, и бегала от проблемы. Все это не могло хорошо закончиться, и не закончилось.
На зимние каникулы меня сбагрили из этого ада к бабушке в деревню, я тогда пыталась дружить с матерью отчима и мне нравилось у нее бывать. Когда я вернулась, то уже в подъезде поняла, что дома что-то стряслось. Трудно этого не понять, когда дверь в квартиру выбита и ее как раз чинят. Плюс подавленная атмосфера, унылые лица, нет Петьки и нет Лехи.
А произошло вот что. Среди Петькиных дружбанов был некий Ч. (молдавская фамилия типа Чапрага была у нас на микро синонимом слова хулиган, ее носила семейка братьев самого оторви и выбрось толка - несколько кривоногих чернявых коротышек, агрессивных и опасных, с которыми никто старался не связываться). Он повздорил с тагильским Лехой, который тоже был из молодых и борзых, и о дурной репутации Ч. не знал, и зарезал его - предательски, во сне, спящим! После чего вышел на кухню к собутыльникам и сообщил, что "Леху я пописАл"...
Когда я вернулась домой, Лехин труп уже забрали приехавшие из Тагила родители, так и не дождавшиеся сына из армии, Петька был в СИЗО, Юрка еще некоторое время жил у нас, охотно возился со мной (научил меня плести монастырские шнуры, до сих пор умею, не забыла).
Однажды я возвращалась из школы, на втором этаже открылась дверь и мой друг детства Димка поманил меня пальчиком к себе. Дома показал мне местную газету "Зори" с "заметкой про нашего мальчика". И в этой газете журналист (пусть он будет Латунский, как в "Мастере и Маргарите", тем более, что фамилии похожи) Латунский рассказывал о криминальной истории, произошедшей в нашем доме, со всеми подробностями и интонацией бульварной прессы - про то, как подонки сначала препятствовали следствию, потом их прижали и они раскрыли карты и тд. Но потрясал в этой публикации не слог, а то, что ФИО моего брата и наш домашний адрес, вплоть до номера квартиры, были напечатаны полностью, без купюр и попыток прикрыться псевдонимами или инициалами!!! И это в нашем-то маленьком городке! С нашей редкой фамилией, при которой никак не сошлешься на однофамильцев! Я и сейчас помню, как вспотела всем телом, увидев эту статейку, и подумала, как расстроится мама...
Слава, о которой я не просила, настигла меня уже утром по дороге в школу, когда одноклассницы догнали меня и поинтересовались, правда ли, что моего брата зарезали. То есть газетку они прочитали, но ничего не поняли, кроме того, что речь о моем брате. Я честно ответила, что нет, брат цел-целехонек, что за бред. Но бред только начинался... На меня показывали пальцем, перешептывались, приходили заглянуть в дверь нашего класса и посмотреть на ту самую девочку, задавали странные вопросы. Я пятый ребенок в семье, старшие дети учились в той же школе, нашу семью здесь хорошо знали. К сожалению. Особенно отличилась бывшая Петькина классная руководительница, географичка Людмила Павловна, эту глупую толстую курицу я ненавижу до сих пор. Абсолютно не зная географию, свои уроки она занимала сплетнями и болтовней о чем угодно, кроме предмета учебы. Как "друг семьи" и "неравнодушный педагог", сука выпытала у меня все, что я знала (я была очень послушной девочкой, мне не приходило в голову возражать, перечить взрослым, отказывать им - я ей все рассказала как на духу, ведь она же беспокоится за бывшего ученика, и мама с ней всегда разговаривает, улыбаясь, как родной, - и вскоре узнала, что все это она в деталях обсудила на уроках с другими классами - доложила моя подружка из параллельного). То, что я не знала этого слова, не помешало мне охуеть от такого сообщения! я хотела убить эту очкастую жабу!! мне еще никто так не гадил за спиной!!
И еще я жаждала убить Латунского!!! Я звонила и звонила в редакцию, пытаясь застать его там (он в то время был редактором, его номер был указан в выходных данных), и потребовать извиниться перед нами, дать опровержение-извинение-обещание не делать такого впредь, а, ск, пользоваться псевдонимами, которые, наверно, не зря были придуманы, что бы этот мудило об этом ни думал.... Но застать его в редакции и излить свой гнев мне ни разу не удалось...
Случай предоставился в 1997 году, когда я уже 19летней студенткой 2 курса, восемь лет спустя, пришла в редакцию "Зорей" на летнюю производственную практику. До сих пор я практиковалась в "Новостях", но тем летом там не оказалось мест для практикантов, и пришлось идти в "Зори". Оказалось, Латунский, хоть и уже на пенсии, но там все еще работает, но давно не редактор, а заведует поэтической страничкой, так сказать, дает благословение начинающим поэтам. И в редакции он бывает строго по пятницам, не чаще. Я тогда пописывала стишки, насчет которых не питала иллюзий, младшая сестра подружки Юльки, которая практиковалась там вместе со мной, писала стихи получше - и мы решили показать их Латунскому. Для меня это был всего лишь предлог, чтобы взглянуть ему в бесстыжие глаза, а Юлька честно думала, что все дело в стихах. И мы напросились на встречу.
В назначенный день мы явились в его кабинет с заготовленными листочками, где от руки были переписаны избранные стишата. Латунский раскрылился от перспективы поделиться опытом с двумя юными стажерками и сходу затеялся не только вещать с позиции мэтра, но и поить нас чаем. Пока он возился с пыльными кружками и заваривал невкусный чай, Юлька внимала мэтру с горящими глазами, я мрачно грызла каменный пряник, дырявила Латунского глазами и ждала повода задраться. Повод он дал быстро. Порассуждав сначала о поэзии - "стихи должны звучать мелодично", он переключился на проблемы современной журналистики и вдруг выступил: "Почему говорят - надо пользоваться псевдонимами?! Я всегда считал - нечего покрывать преступников! Пусть все знают их имена!".
Если бы я писала книжку или там сценарий, это выглядело бы надуманным. Мол, ну как же - приперлась она столько лет спустя и тут он заговорил как раз на эту тему, больше ж не о чем. Но это про жизнь. И да, он заговорил. Видимо, больше действительно было не о чем, иначе как объяснить...
А я ничего ему не ответила. Хотя внутри меня все клокотало от "А вы подумали, что у преступников могут быть родственники? Ранимые женщины и подростки, ни в чем не виноватые? А какими злыми могут быть люди, вы знаете? А каково быть объектом сплетен в маленьком городе?" (история Малены, кстати, мне никогда не казалось кинематографической - по моему опыту, она очень про жизнь). Но нет, я ничего не сказала. Посмотрела на его морщинистую черепашью шею, на голову в бесцветных проплешинах, трясущиеся руки в пигментных пятнах, мутные глаза за толстыми стеклами очков - и решила: а толку? Историю не перепишешь, людям, пострадавшим от этого ретивого журналюги, уже не поможешь, и даже если он усвоит запоздавший урок профессиональной этики, применить он его все равно не сможет. А кондратий его может хватить запросто. Черт с ним, пусть доживает в неведении.
С тем и ушла. Он на прощание дал нам собственных книжек на почитать с возвратом (кто б стал оставлять у себя эту провинциальную хуергу), мы их вернули ему потом через коллег и больше не виделись. Юлька потом показала мне газетку, где на своей поэтической страничке он опубликовал пару моих стишков и пару Наташкиных - типичные девочковые сопли про несчастливую любовв, я даже не потрудилась добыть себе личный номер и сохранить, хотя все свои публикации собирала в обязательном порядке - для отчетности в университете и на память. Но ведь это было не чтобы напечатать стихи, и бог бы с ней, с той газетой...
Эту историю я тогда и рассказала Лидии Петровне во время нашей прогулки. Она, сама всю жизнь проработавшая в местной журналистике, конечно, прекрасно знала Латунского (и вспомнила о нем безо всякого уважения, что, по-моему, только подтверждает, что
Однако у истории оказалось неожиданное продолжение, и рассказать его ей и было тем самым моим гештальтом.
В 2013 году, в январе начался наш роман с Вовкой. Снова моя профессиональная судьба забросила меня на месяц в родной город, и за это время мы успели влюбиться) Январь 2013 у нас в семье вспоминается как месяц круглосуточного безудержного секса, объятий, задушевных бесед, домашнего вина и мандаринов). В один из вечеров Вовка показывал мне свои личные сокровища - фотографии и тд, и в том числе - дембельский альбом и какую-то тетрадочку. В тетрадку он выписывал стихи и цитаты - то, что трогало его в те годы. Тетрадь я пролистала - вклеенные или переписанные от руки стихи известных поэтов, малоизвестных и... совсем неизвестных: на одной из страниц я увидела те самые свои два стишка и мою фамилию, переписанную с привычной ошибкой, ее так всегда коверкают. "Вовка, это ж мои стихи!" - "Не может быть!" - захлопнула тетрадь, рассказала стихи по памяти, да и фамилия редкая, какие еще однофамильцы... Удивились мы с Вовкой - не то слово. Где он ее взял-то еще, ту газету, он же в Питере служил? Кто завернул в местную газету какую-то предположительную селедку для отправки сыну в армию? Но Вовка вот - прочитал, переписал, сохранил...
- Видишь, ты мне когда еще понравилась, - сказал Вовка в 2013-м, пока я не могла опомниться от удивления....
С тех пор я хотела увидеться с Лидией Петровной и рассказать ей об этом - ибо кто еще оценит эту историю во всей красе, как не она. И вот мы с ней столкнулись в гипермаркете в декабре. Я напомнила ей свою историю в общих чертах - дембеля, убийство, публикация в местной газете, школьные сплетни, студентка-практикантка, стихи... И продолжение истории: дембельская тетрадь со стихами, роман с Вовкой, замужество, двое дочек - Кате через пару дней три года, Ляле пять месяцев... На этот раз Лидия Петровна даже чуть не заплакала от всей этой истории, внезапно вырулившей к хэппиэнду. Велела мне писать книжку)) сама она уже не работает и отдыхает на более чем заслуженной пенсии.
"Это судьба!" - отреагировали мои сестры на историю про стихи в Вовкиной тетрадке. Ну какая, к черту, судьба. Да, тут просится какая-то мораль из всего рассказанного (чертово школьное наследие!), а нету ее, этой морали. Ведь я же, правда, не сценарий к мелодраме для второго канала пишу. А реальную историю из своей жизни рассказываю. Можно, конечно, приплести, что если б не случилось А, то тогда бы не случилось и Б - но нет. Все совпадения совершенно случайны. И в журналистки я пошла не ради повода познакомиться с Латунским, и в Вовку влюбилась бы независимо от его отношения к стихам... Зачем жизнь связала невидимыми сюжетными арками 1991, потом 1997, потом 2010, 2013 и 2016 годы (25, между прочим, лет)? А низачем. Арочки - они вообще низачем, никакого функционала, сплошное архитектурное излишество. Просто чтобы было красиво. Красиво ведь вышло?